Марыся.

Маша, 5 баллов, я от смеха чуть ли под стол не упала

К@теринчик
я рада,что у тебя хорошее настроение)))
***
выбралась на улицу,поморозила опу и решила не гулять,только строго по делам пробежалась...холодно мне и солнце яркое,глаза все время на мокром месте...

Так было каждый вечер в эту ясную холодную осень. И каждый вечер Ежик с Медвежонком собирались то у Ежика, то у Медвежонка и о чем-нибудь говорили. Вот и сегодня Ежик сказал Медвежонку:
– Как все-таки хорошо, что мы друг у друга есть!
Медвежонок кивнул.
– Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем.
– А ты где?
– А меня нет.
– Так не бывает, – сказал Медвежонок.
– Я тоже так думаю, – сказал Ежик. – Но вдруг вот – меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?
– Пойду к тебе.
– Куда?
– Как – куда? Домой. Приду и скажу: «Ну что ж ты не пришел, Ежик?» А ты скажешь…
– Вот глупый! Что же я скажу, если меня нет?
– Если нет дома, значит, ты пошел ко мне. Прибегу домой. А-а, ты здесь! И начну…
– Что?
– Ругать!
– За что?
– Как за что? За то, что не сделал, как договорились.
– А как договорились?
– Откуда я знаю? Но ты должен быть или у меня, или у себя дома.
– Но меня же совсем нет. Понимаешь?
– Тогда ты пошел куда-нибудь и еще не вернулся. Я побегу, обшарю весь лес и тебя найду!
– Ты все уже обшарил, – сказал Ежик. – И не нашел.
– Побегу в соседний лес!
– И там нет.
– Переверну все вверх дном, и ты отыщешься!
– Нет меня. Нигде нет.
– Тогда, тогда… Тогда я выбегу в поле, – сказал Медвежонок. – И закричу: «Е-е-е-жи-и-и-к!», и ты услышишь и закричишь: «Медвежоно-о-о-к!..» Вот.
– Нет, – сказал Ежик. – Меня ни капельки нет. Понимаешь?
– Что ты ко мне пристал? – рассердился Медвежонок. – Если тебя нет, то и меня нет. Понял?…

Жила-была бедная еврейская семья. Детей было много, а денег как всегда не хватало. Мать работала на износ – готовила, стирала и кричала, раздавала подзатыльники и громко сетовала на жизнь.

Наконец, выбившись из сил, отправилась за советом к раввину: как стать хорошей матерью?

Вышла она от него тихая и задумчивая. С тех пор ее как подменили. Нет, денег в семье не прибавилось. И дети послушнее не стали. Но теперь мама не ругала их, а с лица ее не сходила приветливая улыбка. Раз в неделю она шла на базар, а вернувшись, на несколько часов запиралась в комнате.

Детей мучило любопытство. Однажды они нарушили запрет и заглянули к маме. Она сидела за столом и… пила чай со сладкой булочкой!

«Мама, что ты делаешь? А как же мы?» – возмущенно закричали дети.

«Ша, дети! – важно ответила она. – Я делаю вам счастливую маму!»

Мораль: Прежде чем отдавать себя другим – приготовьте раздаваемое.

Теперь видно,что у Маши постельный «лежим»столько интересненького))
Маша,как самочувствие?

[youtube]http://www.youtube.com/watch?v=6jZ2G--y1hw[/youtube]

уже сегодня присматриваюсь к шторам -надо бы снять и постирать
анекдот:

Катюша,Лидочка-привет вам!!!

ну как тут не улыбнуться)))



Добавлено спустя 4 минуты 34 секунды:
Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:

– Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.

А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.

А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
– Откуда, – говорю, – ты, гражданка? Из какого номера?
– Я, – говорит, – из седьмого.
– Пожалуйста, – говорю, – живите.

И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
– Да, – отвечает, – действует.

И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц – привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.

Дальше – больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать – не знаю, и перед народом совестно.

Ну, а раз она мне и говорит:
– Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
– Можно, – говорю.

И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.

На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой – внизу сидеть, а который Васькин – аж на самой галерке.

Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я – на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу – антракт. А она в антракте ходит.

– Здравствуйте, – говорю.
– Здравствуйте.
– Интересно, – говорю, – действует ли тут водопровод?
– Не знаю, – говорит.

И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:

– Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
– Мерси, – говорит.

И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.

А денег у меня – кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег – с гулькин нос.

Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.

Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.

Я говорю:
– Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
– Нет.
И берет третье.
Я говорю:
– Натощак – не много ли? Может вытошнить.
А она:
– Нет, – говорит, – мы привыкшие.
И берет четвертое.

Тут ударила мне кровь в голову.
– Ложи, – говорю, – взад!

А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не гулять.
– Ложи, – говорю, – к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
– Сколько с нас за скушанные три пирожные?

А хозяин держится индифферентно – ваньку валяет.
– С вас, – говорит, – за скушанные четыре штуки столько-то.
– Как, – говорю, – за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
– Нету, – отвечает, – хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
– Как, – говорю, – надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно – перед рожей руками крутит.

Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят – надкус сделан, другие – нету.

А я вывернул карманы – всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги – в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.

Заплатил. Обращаюсь к даме:
– Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.

А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
– Давай, – говорит, – я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.

Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
– Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег – не ездют с дамами.

А я говорю:
– Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.

Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.

1923,М.Зощенко